13. На стр. 8 – 9 размещена небольшая статья польского журналиста и писателя НФ Марцина Звешховского/Marcin Zwierzchowski, которая носит название:
ГРАНИЦЫ НАУКИ, ГРАНИЦЫ НАУЧНОЙ ФАНТАСТИКИ
(Granice nauki, granice SF)
Первые тексты, которые сегодня считают научной фантастикой, хоть и могут показаться современному читателю наивными, были созданы с вниманием к научным основам. Их авторы не только были в курсе тогдашнего состояния знаний, но и зачастую опережали свое время. А как обстоят дела сейчас? Фантастика все еще научна?
Некогда термины научной фантастики и футурологии использовались взаимозаменяемо. Ба, да до сегодняшнего дня в глазах львиной части читателей научная фантастика выглядит игрой в гадание на кофейной гуще. Однако ведь в конце концов Уильям Гибсон в «Нейроманте» (William Gibson “Neuromancer”, 1984) описал киберпространство до его возникновения. А Артур Кларк придумал спутники и систему GPS. Однако со времен Азимова и Олдисса многое изменилось. Не умаляя достижений мастеров прошлых лет, скажем, что когда-то было легче следить за последними научными открытиями. А сегодня? Сегодня наука зачастую опережает воображение фантастов. Квантовая механика с точки зрения обычного человека ничем не отличается от магии. Специализация в отдельных отраслях науки настолько продвинута, что без углубленного изучения соответствующей темы невозможно вникнуть в суть последних научных публикаций, не говоря уже о прогнозировании изменений.
Прощай, футурология?
Тем не менее, самые дерзновенные пытаются. Таким смельчаком выступает Чарльз Стросс, который в «Аччелерандо» (Charles Stross “Accelerando”, 2005) описал — десятилетие за десятилетием — будущее нашего общества.
От вживляемых чипов, связывающих людей со всемирной сетью и повышающих умственные способности, вплоть до технологической сингулярности (пограничной точки, по определению не поддающейся достоверному описанию). Его видение отличается тем, что оно всеобъемлюще: касается социальных, культурных, политических и, прежде всего, экономических преобразований. Но оно быстро устарело — события, описанные в «Лангустах», первой главе/первом рассказе, разворачиваются в начале XXI века. Между тем, мы находимся на пороге второго десятилетия этого века, но все еще далеки от технического прогресса a lá Stross.
Поскольку невозможно увидеть конец похода, стоит попробовать заглянуть за ближайший поворот. Наиболее заметным современным творцом так называемой научной фантастики является Грег Бир (Greg Bear), автор романов «Радио Дарвина» (“Darwin’s Radio”, 1999) и «Дети Дарвина» (“Darwin’s Children”, 2003).
В этой дилогии описано будущее человечества, которое вынуждено вступить в борьбу с вирусом неизвестного типа. Писатель, использовав пробелы в теориях эволюционизма, создал правдоподобный и трудно оспоримый сценарий возможных событий. Он солидно подготовился к этому, вследствие чего его книги, при том, что держат читателя в неустанном триллерном напряжении, все еще служат великолепными пособиями по знакомству с биологическими науками с особым упором на биотехнологию и вышеупомянутый эволюционизм.
Не чурается науки также Бернард Беккет (Bernard Beckett). В романе «Генезис» (“Genezis", 2006) ему удалось соединить фантастику ближнего прицела с потрясающим видением утопии будущего.
Живописуя конфликт между Китаем и США, он показал закулисную политику, основанную на недоверии. А затем описал последствия воплощения в жизнь платоновского видения общества и генезиса возникновения искусственного разума.
Бачигалупи, Макдональд
Чаще чем на последователей автора «Аччелерандо» можно наткнуться на авторов, которые сосредотачиваются на отдельных аспектах развития. Они выбирают некий тренд и пытаются предсказать или придумать вероятный или нравящийся им в художественном отношении ход событий. В центре внимания таких писателей лежит не наука сама по себе, а последствия цивилизационного развития и технологического прогресса, их влияние на окружающую среду, прежде всего на нас самих. Научная фантастика, таким образом, лишается роли зеркала, в котором можно увидеть будущее человеческого рода, а становится техническим повествовательным приемом. Такой подход характерен хотя бы для творчества Паоло Бачигалупи (Paolo Bacigalupi). Этот автор десятка рассказов и романа «Заводная» (“The Windup Girl”, 2009) описывает процесс истощения окружающей среды, предшествовавший упадку современного человечества.
Аналогичный творческий подход можно наблюдать и у Йена Макдональда (Ian McDonald).
В своих очередных романах он рисует картину ближайшего будущего, различающуюся в зависимости от того, на какую тенденцию делается упор: в «Бразильи» (“Brasyl”, 2007) это была растущая роль средств массовой информации и наблюдение за обществом со стороны государства,
в «Реке богов» (“River of Gods”, 2004) — безудержное развитие биотехнологий.
Однако нужно подчеркнуть, что, если Бачигалупи пытается сделать свои произведения максимально достоверными с научной стороны, Макдональд чаще создает подходящую обстановку, стремясь к достижению сюжетных целей и закрывая глаза на неточности. Для этого автора также характерно размещение сцены действия в экзотических — с точки зрения европейца – странах, таких как Бразилия («Бразилья»), Кения («Чага» -- “Chaga”),
или Индия («Река богов»). Это также знак времени – писатели научной фантастики сводят взгляд со звезд на родную планету и вместо того, чтобы бродить по чужим мирам, начинают замечать необычность старой доброй Земли (действие романа «Заводная» разворачивается в Таиланде).
Новые границы науки
Тем не менее, все еще создаются тексты, главным достоинством которых является надежная научная база, а сюжет служит предлогом для бомбардировки читателя оригинальными теориями. Радикальное развитие науки находит свое отражение в научной фантастике, что приводит к образованию суб-жанра, который описывается как very hard SF (очень твердая НФ) (к нему можно отнести также упомянутый выше роман «Аччелерандо»). Популярным представителем hard SF является Питер Уоттс (Peter Watts). Роман "Ложная слепота" (“Blindsight”, 2006) снискал ему много поклонников, которых очаровывает не только поразительно оригинальный подход к избитой теме контакта с инопланетной цивилизацией, но прежде всего беспрецедентная степень уплотнения идей на одном квадратном сантиметре текста.
От Бачигалупи или Макдональда его отличает, прежде всего, другой взгляд на то, что лежит в основе научной фантастики. У авторов «Заводной» и «Реки богов» не фантастическая сценография определяет силу данной истории, они, подобно авторам мейнстрима, сосредотачиваются на эмоциях. Тем временем Уоттс отталкивается от науки -- импульсом для сочинения текста является некий выловленный из Интернета или специализированной прессы факт или некая идея, которые можно развить (в рассказе «Гром небесный» [“Nimbus”, 1994] Уоттс предположил, что облака -- это ассоциации обладающих сознанием организмов, а в рассказе «Грубый корм» [“Bulk Food”, 2000] поразмышлял о последствиях общения с животными некоторых видов). Литература создается как среда для эксперимента, расширенный пример описании одной из возможных интерпретаций данного явления.
Иган, Косматка и Чан
Сходными качествами обладают результаты творчества Грега Игана, Теда Косматки (Ted Kosmatka) и Теда Чана (Ted Chiang) (по крайней мере, новейшие тексты, поскольку ранние рассказы сближаются с произведениями Бачигалупи, сосредоточенными на последствиях, а не на причинах). Причины этого следует, вероятно, искать в образовании этих создателей: Уоттс — морской биолог — это видно в его дебютном романе "Морские звезды" (“Starfish”, 1999), открывающем cyki «Рифтеры» (“Rifters”), где события разворачиваются на исследовательской станции, расположенной на дне океана.
Иган -- математик (что не удивляет никого, кто читал романы «Город перестановок» [“Permutation City”, 1994],
«Карантин» [“Quarantine”, 1992]
или рассказ «Ореол» [“Glory”, 2007], где речь идет о поисках более существенной математической теории). Чан, в свою очередь, компьютерщик, и у него также образование отражается в рассказах и повестях (новейшая из повестей носит название «Жизненный цикл программных объектов» [“The Lifecycle of Software Objects”, 2010]).
И хотя этот последний считается в настоящее время величайшей «звездой» научной фантастики, есть еще некто, пищущий так, что продукты именно его творчества больше всего выделяются среди других текстов, классифицированных как very hard SF.
Этот «некто» -- его тезка, Тед Косматка, американец с польскими корнями.
Он сам о себе говорит так: «Может быть, я и есть то, что возникает, когда мальчик из католической школы вырастает в ученого, который затем становится писателем. Во мне спорят друг с другом многие вещи. Наука и религия пытаются ответить на одни и те же вопросы, но исходя из разных предпосылок. Тем не менее, есть некая чудесная серая зона, где они перекрываются, и я чувствую к ней неустанное влечение». Именно эту зону Косматка разрабатывает весьма оригинально, а не просто связывая науку с метафизикой. Чаще всего он рассматривает духовные последствия наблюдаемых явлений. В великолепном рассказе «Смертьенавты» (“Deadnauts”, 2007) затрагивается тема влияния криоконсервации на душу человека (вылетает ли она из тела во время замораживания, являющегося де-факто состоянием смерти?), а в рассказе «Предсказывая свет» (“Divining Light”, 2008) пытается определить момент ее появления в человеческом плоде, чему должно служить повторение эксперимента Фейнмана.
Время перемен?
Научная фантастика, как и всякий другой жанр литературы, развивается. Похоже, что период обнадеживающих описаний космических путешествий уже остался позади. Большая часть современной научной фантастики — это пессимистические тексты, более или менее относящиеся к той гибели, которую человек сам навлечет на себя. Отведя взгляд от звезд, мы сосредоточились на нас самих и окружающем нас мире. Поэтому не космолеты и пришельцы, а искусственный интеллект, генетические манипуляции и воздействие человека на окружающую среду доминируют в воображении фантастов. Конечно, все еще существует спрос на истории о неутомимых исследователях и межгалактических империях, но даже они претерпевают изменения, склоняясь под давлением читателей к hard SF. Эти попытки привели, впрочем, к созданию двухтомной антологии «Новая космическая опера» (“The New Space Opera”), редакторы которой постулировали образование нового субжанра, сочетающего эпичность космической оперы с добросовестностью научной фантастики.
Все более заметна и другая тенденция. Лавры, присуждаемые великолепным в литературном отношении рассказам Теда Косматки, и прежде всего быстро пополняющаяся коллекция премий на счету Паоло Бачигалупи, показывают, что от научной фантастики требуются не только смелые концепции и реальные знания в области точных наук, но и высокий литературный уровень. Возможно, мы доживем до того времени, когда в писателе научной фантастики станут видеть не ученого, забавляющегося сочинением произведений художественной литературы, а гуманиста с очень широкими интересами, чей свежий взгляд на некоторые проблемы обеспечит ему преимущество.
Как мы узнаем, что такая ситуация имеет место? Некогда создатели научной фантастики опережали свое время, сейчас они с трудом успевают идти в ногу с развитием науки — все ближе и ближе момент, когда они попросту не выдержат темпа.